Среди множества пивоварен, наполнявших серые улицы пряными ароматами, особенно славился «Синий Лев». Более двухсот лет были распахнуты его окна с лазоревыми ставнями, выходящие на Доминиканерштрассе, а над дверью рычал, изогнувшись, железный лев. Каждый день хозяева выставляли под окна горшки с цветами.
На конце искусно выкованного флагштока, под самым фонарём, красовалась шестиконечная звезда - «пивной указатель». Его вывешивали на дверях тех пивоварен, где было свежее пиво. Над дверью же «Синего Льва» эта звезда горела всегда. Здесь же находилась и пивная, на чьей памяти было множество хмельных ночей и вечеров, множество праздников и драк, пьяного веселья и грусти, утопленной в пенном напитке. И последний день апреля 1630 года ничем не отличался от остальных.
-…добрых два года! Два года, слышишь! Готовы взять их живьём, да так спросить за всё, что черти в аду от признаний оглохнут! И вдруг получается, что рано. Как это так - рано? Что там ещё осенью будет? - разгорячённо возмущался Дитрих, и его снежно-белое лицо, которое впечатлительным барышням казалось и без того излишне жестоким, исказилось ещё более жуткой гримасой. Выдвинутая вперёд нижняя челюсть и тяжёлые надбровные дуги, бегающие голубые глаза, горбатый нос, расплющенный когда-то в драке, под которым росли густые светло-рыжие усы - всё указывало, что человек это решительный и порой даже резкий. Одежда - багряная рубаха, длинную кожаная безрукавка, короткие, по колено, штаны и сапоги с отворотами. На голове шляпа, полы которой спереди и сзади были пришиты к тулье - чтобы не мешались обзору и чтобы шляпа не падала, когда Дитрих задирал голову.
В углу пивной «Синий Лев», в этом застоявшемся воздухе, запахе десятков потных тел и гуле пьяных голосов, в дыму чадящих светильников, отбрасывающих на чёрные стены пляшущие рыжие блики, сидела пара молодых солдат, служителей божьего порядка на земле. Пропитанные бычьей кровью балки низкого потолка нависали над ними, а само помещение было заполнено по-немецки стройными рядами прямоугольных столов, за которыми выпивали и поглощали пищу посетители заведения. В разных концах зала уютно трещали камины, над которыми висели всевозможные охотничьи трофеи - кабаньи и волчьи головы, оленьи рога и шкуры хищников. На вид солдатам, притаившимся в углу, было по два с половиной десятка, они обсуждали насущное и потягивали «раухбир» - «дымное» или «копчёное пиво», которым так славился Бамберг. Особенность этого напитка заключалась в том, что солод сушили над тлеющими буковыми поленьями, и потому «раухбир» имел необычный привкус дымка и ни с чем не сравнимый аромат.
- Осенью покрупнее этого будет, - ровным монотонным голосом отвечал Дитриху собеседник Готфрид. - Там-то самая верхушка и соберётся. Я не знаю, зачем, но думаю, чтобы перед зимой людям побольше навредить. Герр Фёрнер говорил, что ему известно, где будет сходка. Но он всё держит в тайне, чтобы ни одна живая душа не проведала - ты же знаешь, какой наш викарий предусмотрительный. А если сейчас их спугнём, то осенью они сменят место и всё, не найдёшь. А разве тебе так хочется сегодня в лес выходить?
Чёрные глаза на мрачном лице Готфрида, казалось, были наполнены какой-то тоской. Его взгляд редко поднимался выше линии горизонта, предпочитая оставаться среди людей. Прямой острый нос нависал над тонкими бесчувственными губами, а щёки всегда были тщательно выбриты, но при этом вечно синели от новой щетины, которая росла быстро и неустанно.
Он снял широкополую шляпу с высокой тульёй, которая в представлении потомков станет главным атрибутом любого охотника на ведьм, и положил её на стол, придвинув к себе «зайдлу» - пол-литровую кружку дымного пива. Серая рубаха, тёмно-коричневый кожаный камзол и штаны, заправленные в сапоги с отворотами - вот была его повседневная одежда, в которой он арестовывал и допрашивал подозреваемых, ходил в лавку или посещал церковь. На плечах солдата, как плащ у благородного рыцаря из сказки, висела куртка.
На некоторое время воцарилось молчание. Дитрих чавкал, уплетая копчёную колбаску, а Готфрид сидел безмолвно и размышлял, наморщив лоб. Машинально он рассматривал посетителей пивной - людей совершенно разного достатка и происхождения. В большинстве своём они сидели маленькими компаниями и пили пиво или, если это были гости города, пробовали сухие франконские вина.
- С другой стороны, конечно, хорошо, что ни за кем по лесу не нужно охотиться, - сказал Дитрих. - Оглянуться не успеешь, как тебя самого поймают. Я своим старикам наказал, чтобы окна и двери не открывали никому, да они и сами учёные. А мы тоже лучше пересидим, да ещё и отметим немного. А ты чего мрачный такой? Давай доедай скорее, а то нас уже ждут. Если опоздаем - палок прикажут всыпать.
- Я сегодня за мясом ходил в лавку, - монотонно начал Готфрид, глядя на колбаску, которую уплетал его друг.
- Угу, - кивнул тот с набитым ртом.
- И там была девушка. Знаешь, такая красивая, что я даже засмотрелся. Хотелось любоваться без конца. Но она ушла, а я так ничего и не смог сказать. Жалко, ведь так красива…
- Да все они такие… Красивые вроде, а в душу загляни - сущие ведьмы, - отмахнулся Дитрих, громко жуя. - Если она такая красивая, то ты её скоро встретишь - в Друденхаусе, в камере. Все прелестницы туда попадают, потому что за внешность душу дьяволу продают. А это, как ты знаешь, часто Господом наказывается.
Готфрид только вздохнул.
- Мне, вон, тоже многие нравятся, - продолжал Дитрих. - Но я себя в руках держу, и тебе учиться надо. Тело оно глупо, зато душа сильна. А особенно у слуг божьих. Тем более сегодня все праведные люди с самого утра по домам сидят, а из красавиц только ведьмы всякие бродят.
- Да мне она не за внешность понравилась, а за что-то другое. Такая слабая, грустная… Так захотелось защитить её. Как будто это и вправду ей требовалось. Знаешь, мне так приятно стало с ней рядом, что я готов был тут же свататься, невзирая на то, кто она и откуда.
Дитрих поморщился, повысил голос и вперился взглядом в глаза друга. Когда он старался кого-то, склонить к своей точке зрения, казалось, что этот рыжий вояка сейчас впечатает собеседника в пол, и будет прыгать на нём, убеждая в своей правоте. И либо убедит, либо растопчет.
- Глупости всё это, понимаешь? Или колдовство - ещё не ясно, что хуже. Может, ты уверен, что душа твоя к ней лежит, а она с собой сушёные лепестки роз таскает под юбкой или другое зелье. Что тогда тобой овладело, как не колдовство?
- Не знаю, - в очередной раз вздохнул Готфрид. - Я в жизни никого красивее не видел.
- Ну и плюнь ты на эту красоту. Мне тут один священник сказал, мол, в Библии написано, что миловидность и красота - это всё обман и суета. Не это главное. Но жена, говорит, которая боится Господа, достойна хвалы. Так что всё это временно, понимаешь?
Готфрид молча отхлебнул пива. Дитрих никогда не разделял его романтических привязанностей, зато любил убеждать его в собственной правоте. Наверное, отыгрывался за то, что приходилось исполнять роль подчинённого. Пытался казаться главнее хотя бы самому себе.
- Да понимаю, понимаю - сдался, наконец, Готфрид. Ему хотелось уйти от этого бессмысленного напора, да и сам он в глубине души желал поверить, что незнакомка, которой он готов был подарить душу, просто самообман или сушёные розы под юбкой. - Давай лучше о войне поговорим. Ничего нового не слышал?
Дитрих сразу расплылся в широкой улыбке. Конечно, он слышал и не применёт показать свои знания. Да и о войне у них получалось говорить лучше, чем о чувствах, потому что настоящие мужчины умеют только воевать и не умеют чувствовать.
- В начале года, - произнёс он, - шведы захватили остров Рюген. Наверное, оттуда они на земли наши нападут. Ещё, поговаривают, что Его Величество уволили какого-то генерала, который хотел престол захватить, и армию его разогнали. Точнее не знаю, но скандал был, не дай бог!
Но главное: говорят, что шведский король боится света. Для него, мол, даже специальный шатёр сделали, в котором всегда темно. А ночами, после битв, он ходит со своими слугами на поля, пьёт кровь мёртвых солдат из большой чёрной чаши и рычит как зверь.
- Мда… - протянул Готфрид, постукивая пальцами по кружке. - Проклятые лютеране. Фёрнер говорил что-то о том, что шведы воюют на стороне дьявола, но чтобы такое…
- Во-во, - кивнул Дитрих. - Лютер первый душу продал, а эти все за ним. Святой Михаил, помоги нам выстоять. Давай, Гога, выпьем за нашу победу.
И они снова грохнули кружками.
Приближался вечер, а с ним и время Готфриду и Дитриху заступать на караул в городскую ратушу: так уж вышло, что сегодня они должны были охранять оплот местного самоуправления от любых посягательств. Однако же друзья особо не грустили: герр Фёрнер, епископский викарий, управлявший делами города, уехал на время по своим викарным заботам, а значит можно было тихо веселиться всю ночь, поставив на стражу молодых солдат.
Друзья, прихватив бочонок пива и мешок жареных сосисок, покинули свои места и направились к ратуше, благо она была всего в двух кварталах от пивной. Пройдя по изгибающейся Доминиканерштрассе, свернув затем на Каролиненштрассе, они вышли на Высокий Мост, соединяющий берега одного из рукавов Регница. По легенде, после того как сгорело старое здание ратуши, местный епископ не хотел отдавать горожанам ни дюйма своей земли под новую постройку. Тогда смышлёные бамбергцы вбили сваи прямо в Регниц, на старой границе между Епископской Горой и Городом Горожан, создав там искусственный островок, что разделял поток зеленоватой воды пополам. На островке-то и было возведено нынешнее здание ратуши.
Теперь она возвышалась прямо по центру Высокого Моста: трёхэтажное квадратное строение с разинутой аркой в середине, в которую и входил мост, подобно гигантскому каменному языку. Венчала строение маковка с большим чугунным колоколом, который звонил во время бед или праздников.
Левое крыло ратуши, административный корпус - продолговатое двухэтажное здание в стиле фахверк, с красной односкатной крышей, которую пробивали насквозь красивые оконца в один ряд. В этом здании находились кабинеты всех важных чиновников города, судебные залы, а также комнаты собраний. Оно опускалось задней частью на Низкий Мост, идущий параллельно Высокому.
Правое же крыло нависало над течением Регница всего в нескольких футах от воды - это был капральский домик, с помещениями для нарушителей спокойствия.
Гулкие шаги друзей по мосту смешались с шумом волн и унеслись с ветром на юг.
- Видел? - закричал Дитрих и указал на небо.
- Нет, - ответил Готфрид, разглядывая подсвеченные закатом облака. - Что там было? Сова?
- Да какая сова?! Ведьма пролетела! Вон там, над крышей ратуши. На восток подалась, стерва!
- Да ладно тебе, - отмахнулся Готфрид.
- Ей-богу, говорю, ведьму видел! На метле такая, нос крючком, а на нём бородавка.
- Как ты бородавку-то разглядел?
- Говорю тебе, ведьма была! Ну, не веришь, твоё дело, - сказал Дитрих и обогнал Готфрида, чтобы постучать массивные ворота ратуши.
Услыхав невнятное бормотание, он крикнул, чтобы отворяли. Бухнул железный засов, и в тяжёлых створках открылась калитка. Тучный сержант Марк Штайнер, в блестящей кирасе, показался в проёме и приветливо замахал Готфриду.
- Приветствую! - бодро пожелал служака, пропуская их внутрь.
Он заметил мешок сосисок, весь покрытый пятнами масла и источающий дурманящий аромат, а также бочонок пива, который нёс Готфрид, и глаза его загорелись.
- Кушать будете? А мы как раз в «Синий Лев» собираемся, а то от голода уже брюхо подводит.
- Сейчас там не протолкнуться, - махнул Дитрих. - Праздник завтра, вот все заранее и напиваются. Ты мне скажи, видел ведьму, которая только что пролетела?
Comments (0)
See all